Во всём виноваты «Битлз» - Страница 113

113

Лифт, конечно, не работает, по лестнице поднимаюсь с бумажкой в зубах и с сумкой, навстречу мужик с собакой, похожей на свинью. Собака дружелюбная, хвостом машет, лизнула мне руку, за икру тяпнула — я дернулся, естественно.

— Одна звенеть не может, а две звенят не так, — мужик говорит профессионально, прислушавшись к звукам из моей сумки, но ошибается, гад, потому что две-то, конечно, есть, но третья — это просто персиковый сок, который я по дороге зацепил.

Тут свинья еще раз меня тяпнула. Мужик говорит: «Макс, фу! Ну что ты жрёшь всякую гадость!»

Это немного заело — я уже давно старался дешёвую водку не покупать.

А мужик опять: «Макс, сидеть! Стервец ты этакий!»

Сел я на ступени и уже сидя ему бутылки показываю, что, мол, гадость не употребляем. Но он, ненормальный, почему-то дальше почти бегом побежал.

Наконец добрался до облупленной двери без звонка. Стою, радуюсь: как меня все ждут, а я — вот он он. Пригладил волосы, рубашку поправил, постучался. Ни ответа, ни привета. Дверь вроде приоткрыта, но что-то боязно — вдруг перепутал. Приварит мне

(…в скане книги пропущен разворот…)

Я испугался, что он сейчас опять на три часа заткнётся, и горячо заверил, что просто по чистой случайности ляпнул. — он смягчился и продолжил:

— Выхожу как-то на балкон и вижу: приятель этот на своей таратайке к моему подъезду подруливает. Встал я у двери на страже, на лестнице лифт хлопнул, бим-бом, — это звоночек мой сработал, а глазок сразу залепился. Я дверь распахиваю и сразу ему в улыбающее рыло как дал струю. Он глаза закрыл руками и с криком повалился, наверно, сознание потерял, морда…

И мой новый знакомый победно рассмеялся.

Я стал потихоньку вместе с табуреткой отодвигаться назад. Думаю: «Если уж он другана своего нервно-паралитическим обработал, то меня бутылкой по той самой балде жахнет — не почешется».

— Ты что, ты куда?! Я ж его простым дезодорантом. Не газом, а дезодорантом, ну этим, который не заменяет ежедневного мытья. Разве я могу живого человека да газом?! Топором или ножом там — легко, а газом — это уже блатовство.

Господи! Так это совершенно меняет дело! — и мы выпили за его человеколюбие.

Он ещё много мне рассказывал всякие макли-шмакли, я это всё хавал за милую душу, и пили мы при этом немерено.

Рассказывал какие-то истории о пьянках, дорогие сердцу любого мужчины; истории о женщинах, милиции, о животных, причём я при этом молчал как пень, губкой впитывая в себя потрясающий фольклор, и совершенно позабыл о своей несостоявшейся «кошачьей свадьбе».

В полшестого, выпив «на посошок, на сапожок, на запашок и за здоровье Госавтоинспекции», откатив ногой под кухонный шкаф последнюю пустую бутылку, я собрался отваливать. Пожав на прощание котлету, которую ОН выдавал за свою правую руку, сильным ударом ноги распахнул я и без того открытую дверь и только собрался сломя голову кинуться в сторону дома, как был остановлен словами:

— Как же зовут тебя? Ты ж не человек, а отвал башки. С тобой хоть поговорить можно, не то что с этими козлами. Меня, — говорит, — зовут Юрка Сараван-Карай, в смысле, Караван-Сарай, ну а тебя-то как? Дай мне свой телефон, а то я тебе репу оторву!

Репу-то мне, конечно, очень жалко: «Максим, — говорю, — телефон 152… и т. д.»

— Максим, я те точно позвоню на днях, ты дуру-то не гони!

Дуру я в ближайшее время гнать не собирался. На том и расстались пока.

Через недели две раздаётся телефонный звонок:

— Привет, это я. Юрка Сараван-Карай! Помнишь, ты меня ещё с кухни полночи не выпускал?

Что-то начало шевелиться у меня в памяти — что-то с водкой связанное.

— Ну, я это, ещё тебе репу обещал оторвать, — веселился он.

— Ой, здравствуй, Юрий, — говорю, — ты ж утверждал, что тебя Караван-Сараем зовут.

— Так это, я уже выпил, вот и путаю, да хрен с ним, тут вот какое дело: пригласили меня, значит, сегодня на день рождения к одному мальчику из Большого театра. Тридцать два годика исполняется. На дачу, кстати, в Красную Пахру. Дак что, поедем?

Я прямо обалдел и говорю ему, что не могу так сразу-то, без разбегу. Во-первых, меня не приглашали, во-вторых, я там никого не знаю, а в-третьих, мне надеть нечего и вообще, «как вам нравится во-первых?»

— Ты мне дуру-то не гони, он сказал, чтоб я с бабой приходил, а мне что с бабой, что с тобой — всё равно. С тобой даже лучше. Форма одежды: джинсики-кедики, только ботву причеши, а то я тебе репу оторву.

Ну что ж, причесал я ботву и поехал я в Пахру.

В Пахре дача — всем дачам дача. Участок огромный — на глазок сотки пятьдесят три с половиной. На зелёной лужайке в длинной беседке стол белоснежной скатертью накрыт, а на столе сервиз с золотом аж на тридцать шесть персон. Сервиз, насколько я понимаю в старинном английском фарфоре, — «Веджвуд». Кроме того, бокалы и фужеры там всякие хрустальные, ножи, вилки, ложки-ложечки, а уж щипчики-пинцетики серебряные я и не считаю.

Стулья около стола стоят такой красоты, как у Ильфа и Петрова, только три их комплекта, а кругом цветы, цветы…

По лужайке под нежным бабьелетовским солнышком под руку прогуливались джентльмены и леди — все в соответствующих одеждах — и вели приятную светскую беседу. А люди-то какие! В первом приближении сразу проглядывались несколько хорошо известных благодаря телевизору акул и щучек из таинственного, опасного, но притягательного мира шоу-бизнеса. Пара продюсеров нетрадиционной ориентации, по слухам, проведших в местах отдалённых не одну пятилетку. Три-четыре эстрадные звёздочки средней величины со звучными именами и хорошо развитыми молочными железами; дизайнеры в ассортименте, околобалетные модели и визажисты, которых я до этого держал за пейзажистов.

113