Во всём виноваты «Битлз» - Страница 48

Тут мои воспоминания прервал Лешка, сунувший мне под нос для ознакомления свой листок с чёртиками. Я честно подрисовал туда еще одного и вернул.

— Полностью согласен, — сказал Лёшка, — но есть некоторые нюансы.

Басист выглядел почти точно так же, как и в нанайскую эпопею, только волосы немного отрастил да был без темных очков. Видимо, те бешеные геолого-кавказские деньги, которые он заработал тогда за каких-то полтора часа, позволили ему сделать дорогостоящею глазную операцию где-нибудь в Лондоне или в Кейптауне, возглавить коллектив зрячих музыкантов и поглядывать теперь орлом то на комиссию, то на часы.

За неполные четыре песни комиссия полностью очистила подарочный стол, а дозаказывать за свои деньги не позволяла профессиональная этика — что ж, пора было закрывать лавочку.

Григорий Михайлович жестом остановил музыку.

— Ну, достаточно пока. Какие будут мнения, товарищи? — И, вспомнив марочный армянский коньяк, добавил: — По-моему, убедительно.

Комиссия закивала, но Трофим Николаевич Лукомцев, человек опытный, наевший живот не на одном поколении ресторанных исполнителей, встал и, достаточно сурово глядя на уже начавших было улыбаться музыкантов, сказал:

— Есть несколько замечаний.

Трофим Лукомцев был бойцом 1-й Конной, точнее ветеринаром, почётным пожарным, а нынче заместителем директора по организационной части. Кроме того, пожилым и почти совершенно глухим человеком, но замечания высказывал каждый раз, чтоб служба мёдом не казалась и для подготовки почвы для следующих прослушиваний.

Из музыкантской культуры он знал только слово «фортепиано», делил его на две равные части и довольно сносно ими оперировал.

— У меня пожелание к вашему органисту, — сказал Трофим, поглядывая на своих неряшливых и каких-то уж особенно уродливых чёртиков. — На вашем месте во 2-й композиции, где-нибудь такте в 16-м, я бы всё-таки сыграл эдак, знаете, «форте», а вот уж в 3-й, после 20-го такта, там, пожалуйте, «пьяно»!

Гитаристы начали в ужасе озираться в поисках органа, которого в их составе не было.

Лукомцев, рассердившись, повысил голос:

— Ну, что вы молчите, я же к вам обращаюсь, — почти крикнул он не обращавшему никакого внимания на происходящее бармену, красивую кофейную машину которого он принял за электрический орган, а спокойные движения по протиранию стаканов за искромётные клавишные пассажи.

Гитаристы, ещё не пришедшие в себя, попытались было что-то сказать:

— А мы… а у нас орга-а…

И вот эта последняя «а» получилась какой-то сдавленной, потому что глазастый басист ухитрился одновременно наступить им на ногу.

— Я ему, Трофим Николаевич, сам всё время это говорю. Он у нас такой болван непонятливый. Разберёмся, в крайнем случае уволим.

— Ну зачем же так круто, — смягчился Трофим, — парень-то способный. А в общем и целом прилично.

— Я вот тут вам пакетик собрал на дорожку, — сказал басист.

— Достойная программа, — сказал Лёшка.

— Желаю творческих успехов, — сказал Михалыч.

— Растёт молодежь, — сказал Трофим Николаевич Лукомцев.

— Ах вы, мерзкие твари, слякоть отвратная, — сказал я шёпотом, имея в виду и себя.

— А ну, пошли все к чёртовой матери, убраться не дадуть, — сказала уборщица с ведром, — и ходють, и ходють, и топчуть, а некоторые напокупляют машин и на них ездивают.

Крепче за шоферку держись, баран!

«В нашем парке вы можете покататься верхом, на тройках, четверках, «пятерках» или «шестерках» с «одиннадцатым» двигателем».

Объявление

Все знают, что приобрести в советское время машину честным путём мог или жулик, или академик. Я, не будучи ни тем, ни другим, насобирав денег в долг, все-таки совершил этот мужественный поступок. Следующим действием была поездка на станцию ТЕХобслуживания, чтобы втереться к ним в доверие и пролезть в вожделенную категорию ТЕХ, кого действительно обслуживают. Несколько дней я курил со всеми работниками снизу доверху, подавал инструменты, бешено ругался матом, весь измазался, обедал, играл в подвале в настольный теннис, но лишь на девятый день удостоился полного доверия и был послан мастерами за водкой. Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем автовладельцу — в царствие слесарное.

С тех пор мастера станции присутствовали на моих днях рождения, сидели на лучших местах на наших концертах, и я думал, что если соберусь крестить своих будущих детей, то крёстным отцом будет приёмщик или начальник арматурного цеха.

Расслабляться нельзя ни на день. Даже если ваша машина ездит и пока ещё всё в порядке, нужно позванивать на станцию или домой к мастеру, заезжать «по дороге» или не «по дороге», баловать свежими анекдотами, продуктами, сигаретами, пивом и воблой, то есть всячески напоминать о себе. Тогда не исключена возможность, что в случае какой-либо поломки автомобиль всё-таки починят, а не заставят ждать своей очереди на ужасных ОБЩИХ основаниях.

Добротный, но не обладающий большими средствами автолюбитель выдаёт своих дочерей замуж за работников автосервиса, переселяется на одну с ними лестничную площадку, а в идеальном случае к концу жизни сам устраивается работать на станцию, хотя бы на полставки.

Сегодня 14 марта. Неделю назад я отволок на сервис свою колымагу, в ней сломалось ВСЕ. Не само собой, конечно, сломалось, а я сильно помог.

Ехал как-то поздно вечером в районе развилки по Варшавке, там, где трамвай петлю делает. Находился в глубокой-глубокой задумчивости — всё думал: стоит выпивать за рулем или нет? И не заметил, как врезался в трамвай. Не очень сильно врезался, но испугался и стал «убегать». Повернул налево, затем направо и опять врезался в трамвай: там их как собак нерезаных. Но оказалось, что в тот же самый: он там петлю делает. Тут уж остановился совсем, а из трамвая вагоновожатая вылезает, чуть не плача: «Я что, — говорит, — вас чем-то обидела?!»