Продвинутая молодёжь говорила: пол-Маккартни и пол-Леннона составляют одно целое — «Битлз».
А в самых средних школах Союза все были уверены в том, что «Битлз» — это четыре брата, рано оставшиеся без отца и матери.
Спорили только о том, как в условиях капиталистического гнёта сироты смогли пробиться на музыкальный Олимп.
Позже мы все ревновали Джона к разлучнице Йоко Оно. Звучало так: пол у Маккартни — мужской, а у Леннона — онский.
Ольга Станиславовна после короткой заминки последнюю фразу опустила. Опять непереводимость!
— Очень всех наших интересовало, как Битлы живут в быту.
Сначала-то в прессе об этом совсем мало писали. Неизвестно было, как у вас дела обстоят на семейном фронте. Что вы едите, что пьёте. Немного нам глаза приоткрыл фильм «Help!». Там вы все вместе единой коммуной в одном доме проживаете, только двери разные. Нам такое общежитское житьё по сердцу. Вон какие богатые да известные, а живут скромно, как мы. Ничто человеческое им не чуждо: и пьют, и курят, и вообще… С наркотиками, правда, неясность присутствовала, но только до песни «Lucy in the Sky with Diamonds». И ежу было понятно, что Люси, Скай, Даймондз образуют аббревиатуру ЛСД.
Все знали, что ЛСД — это вообще-то сильный галлюциногенный наркотик, — в СССР вас полюбили еще больше.
Любовь и всеобъемлющая вера в гениальность «Битлз» заставляли любителей каждый удачный проект приписывать только вам. Когда до советской страны дошли слухи о состоявшемся в Вудстоке фестивале, наши, привычные к тому, что если уж есть фестиваль, то на нём обязательно должны распределяться места, долго считали, что команда Леннона (увидев дёрнувшуюся щёку Пола, я тут же добавил: «Маккартни»)… стала лауреатом самой первой премии.
Выстрелившая, как первомайский салют, опера «Jesus Christ Superstar» какое-то время давала почву для ожесточённых споров — кто из Битлов поёт арию Иуды, а кто Марию Магдалину.
Первые серьёзные произведения Роллингов также долго считались удачными экзерсисами «Битлз», как известно активно экспериментировавшими с новыми ритмами и текстами.
Что же касается настоящих ваших родных песен, то об официальном исполнении их на эстраде и речи быть не могло. В те времена вообще играть на концертах можно было только опусы советских композиторов. Если какой «запад» и проскакивал, то исключительно под соусом пародий или «песен протеста». И приходилось доходчиво объяснять чиновникам от культуры про ужасную жизнь леди Мадонны, отягощённой большим количеством детей и еле-еле сводящей концы с концами. «Вы «про тесто» что поёте?» — спрашивали официальные эстрадные музыканты друг у друга. — «Да про налоговый гнёт, про тяжёлое бремя!» И все понимали, что в виду имеется «Тэксмэн» — ваша песенка о сборщике налогов. Кстати, лет десять народ думал, что песня эта про шофёра такси.
Заезжие польские и югославские ансамбли порой позволяли себе подкинуть советскому зрителю какую-нибудь битловскую или роллинговскую свежую клубничку — тогда в программке просто писали искажённый перевод названия без указания авторства, например: «Вчерашние хлопоты» или «Ночь после тяжёлого рабочего дня», а увесистая песня Роллингов «Сатисфэкшн» в исполнении польского ВИА «Сине-чёрные» в Театре эстрады однажды была стыдливо проименована «Быстрый танец».
Иногда хорошие музыканты, будучи не в силах бороться с чиновниками от культуры и выдумывать песни про это самое «тесто», аранжировали отечественные произведения, виртуозно вставляя туда битловские цитаты. Так сделали, например, на своём большом концерте питерские «Поющие гитары». Красивую советскую песню «Летите, голуби, летите!» они закончили цитатой из начала вашей известной композиции «Something». Тот концерт транслировали по Центральному телевидению, и битломаны по всей стране несколько дней обсуждали это удивительное событие.
Официально на всесоюзный простор Битлы вырвались сначала одной песенкой на сборной пластинке, а потом гибким голубым квадратиком — приложением к журналу «Кругозор». Это была песня «Гёрл» — английская народная, как там было написано.
А по советскому радио впервые нам дали послушать «Битлз» только 3 января 1971 года. Уже после того, как группа перестала существовать. Это была смелая для своего времени радиопередача «Запишите на ваши магнитофоны». А песня — «Let it be». На радио пришли несколько сотен тысяч благодарственных писем. Народ подумал, что, если уж «Битлз» стали крутить по радио, значит, в стране действительно что-то кардинально изменилось. Но рано обрадовались!
Конечно, ваше существование, новые песни и разные проблемы волновали не всех в Союзе. Всего лишь четыре-пять процентов советских людей, но вы ведь слышали про теорию единого информационного поля? Так вот, одновременное излучение положительных флюидов каких-то десяти-двенадцати миллионов из двухсоттридцатимиллионного населения страны, вне всякого сомнения, оказало сильное влияние на рождение ваших ста девяноста двух песен, официально вышедших на больших пластинках. Плюс ещё около сотни — записанных, но не обнародованных.
Жаль, что вы сами тогда об этом не знали. Но ещё не вечер! Теперь знаете!
Двое мужчин и седая дама глядели на меня, разинув рты. Потом, не сговариваясь, посмотрели на часы: Чарлз на левую руку. Пол на правую, а Ольга Станиславовна на напольные «Roi de Paris» в углу. Было без двадцати трёх двенадцать ночи.
Все засобирались. Ольга с кухни принесла в коробочке ещё штук десять пирожков. Сверкнув своими выразительными глазами, их забрал Чарлз. Пол кивнул на оставшуюся стопку жёлтых страниц на столе, о которой я, честно говоря, забыл: «А это про что?!»